Андрей Мартьянов - Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Франческо не слишком опасался появления людей. Даже если отцу Уриену приспичит заглянуть сюда, он всегда услышит его приближение, успеет погасить лампу и затаиться среди сундуков и теней. Гораздо больше он побаивался кары небесной, однако после того, как он открыл замок, не последовало ни испепеляющих молний, ни грозно вопрошающего гласа, и он слегка приободрился.
«Я не рискнул бы сунуться сюда, если бы мессир Дугал не ушел, — рассуждал он, перелезая через преграждавший дорогу приземистый короб. В определенной мере оправдание соответствовало истине: после того, как Мак-Лауд внезапно покинул их, отправившись вслед за уехавшими братьями де Транкавель, компанией овладела растерянность, словно они лишились связующего звена. Вдобавок между ними висело слишком много недосказанностей. О загадочной и поразившей его воображение книге в блекло-синей обложке, например. Или о подоплеке убийства Хайме де Транкавеля. Мистрисс Изабель вскоре невнятно пробормотала что-то о назначенной встрече и вернулась в отведенные ей комнаты, мессир Гай несколько раз пытался завести разговор, да как-то не получалось, и он в конце концов улегся вздремнуть до наступления вечера. Ему самому очень хотелось еще раз наведаться в библиотеку, однако он не решился идти туда в одиночку. — В библиотеку не решился, а в крипту, значит, побежал едва ли не вприпрыжку? Ну признайся, тебе просто хочется доказать: ты тоже способен добиться чего-то самостоятельно. Ты со вчерашнего дня решил, что проберешься сюда, и не надо себя обманывать».
Он нагнул голову, проходя под низкой полукруглой аркой, и коротким жестом смахнул упавшую на глаза прядь. Вот она, его цель — непонятная и влекущая к себе.
* * *«Дурацкая затея, — непреклонно заявил Гай Гисборн, выслушав своего компаньона, и продолжал настаивать на своем мнении, даже когда понял — Мак-Лауда не переубедить. — Дурацкая, опасная и совершенно бессмысленная. Тебя могут заметить раньше, чем ты спустишься. Ты можешь просто сорваться, наконец! Если тебе настолько не дорога собственная жизнь, подумай хотя бы о нас! Нам дали отсрочку, неужели мы потратим ее на такие глупости?»
— Все обойдется, — отверг любые возражения Дугал. — Никому даже в голову не придет, что я уходил. В случае чего смело говорите: «он пьян в стельку» или «мы не знаем, где он шляется».
— Зачем тебе это надо? — сэр Гисборн попытался воззвать к разуму приятеля. — Ты не сможешь подслушать, о чем будут разговаривать братья де Транкавель, и вдобавок, как ты их догонишь? Что ты вообще надеешься узнать? В чем ты их подозреваешь? Думаешь, они разболтают тебе все свои секреты? А если им всего-навсего захотелось ненадолго отдохнуть от творящихся в их кровном владении бесчинств и от нас?
— Постараюсь вернуться до рассвета, — коротко бросил шотландец в ответ на все возражения Гая. И ушел — налегке, захватив только кинжал да украденную в замковой конюшне связку тонкой длинной веревки, провожаемый восхищенным взглядом Франческо и оздаченно-встревоженным, принадлежавшим Изабель. Около часа они терпеливо болтались по верхнему двору крепости, замерзая на пронизывающем ветре и каждый миг втайне ожидая криков стражи, извещающих о пытающемся бежать из замка человеке. Время пришло и прошло, никто не поднимал тревоги, из чего следовало — некий Дугал Мак-Лауд по-прежнему оставался любимчиком непостоянной дамы по имени Удача. Он благополучно улизнул, оставив компанию в тревоге по поводу грядущих перемен и полнейшем безделье.
Мистрисс Изабель отправилась по своим загадочным делам, Франческо, бесцельно покрутившись по комнатам, тоже улетучился в неизвестном направлении (как заподозрил Гай, в сторону хозяйских покоев. Он надеялся, что у мессира Бернардоне хватит ума ограничиться куртуазными беседами), на долю брошенного всеми ноттингамца выпало единственное доступное занятие: прилечь и подремать вполглаза, ожидая возращения своих попутчиков с новостями — плохими или хорошими.
Сон не шел. В голове, подобно стае напуганных птиц, мельтешили, сталкиваясь, вопросы без ответов, назойливо возвращались одни и те же образы: падающий с галереи Хайме; тщательно выписанные строчки непонятной книги, яркие красные и зеленые буквы, открывающие каждую новую главу; горделивые башни Ренн-ле-Шато, внутри которых кроется затхлый туман; и снова том в блекло-синей обложке. Гай знал о том, что всякую вещь, событие, мысль, даже призрачные ночные видения можно рассматривать с нескольких точек зрения: буквально, аллегорически, в поисках морального наставления и в высшем, символическом значении, однако сущность подобных размышлений оставалась для него тайной за семью печатями. Он не слишком задумывался над своими взглядами на мир, и вот, словно назло, угодил в место, где любое произнесенное слово таит несколько смыслов.
Убедившись, что заснуть не удастся, Гай тоскливо посмотрел в окно, где сгущались ранние осенние сумерки. Мак-Лауд, наверное, уже далеко от Ренна — здесь, конечно, не его родной Хайленд, но тоже горы. Раздолье для человека, с детства привыкшего носиться по крутым склонам и не признающего мощеных дорог.
Сэру Гисборну еще никогда не доводилось оказываться в заключении, иначе бы он сразу признал изматывающую любого узника тоску по возможности покидать место своего заточения. Вроде никто не заставлял сидеть его здесь, в комнате, он вполне мог выйти, пройтись по замку и даже подняться на стену, полюбоваться окрестностями, однако разум продолжал твердить: «Ты в западне и никогда не выберешься отсюда».
Он перебрался из спальни в гостиную, сунул полено в ненасытную глотку камина, обнаружил лежащую на сундуке клеймору Мак-Лауда, наполовину вытащил ее из ножен и какое-то время разглядывал причудливый узор из сплетенных ветвей на непривычно широкой гарде. Рядом с мечом валялся некий предмет, и Гай поднял его, не сразу признав темно-коричневую, лоснящуюся кожу, прошитую толстыми красными нитями. Уходя, компаньон бросил почти все таскаемые с собой мелочи, чтобы не мешали, в том числе и неизменный кошель, висевший на поясе. От скуки сэр Гисборн решил поинтересоваться его содержимым, расстегнул пряжку и вывернул на стол.
Обычное имущество привыкшего к долгим дорогам человека, если не считать аккуратного холщового свертка, для лучшей сохранности обвязанного шнурком. Гай узнал его по форме — рукоять от меча слуа, она же ключ от неведомой двери. Дугал совсем спятил, коли таскает эту дрянь с собой. Может, выкинуть ее? Потом крику не оберешься… А что, если?..
Гай осторожно подтянул сверток поближе, заодно убеждаясь, что загадочная вещь по-прежнему сохраняет неодушевленность. Нерешительно взял в руки. Поколебавшись, сунул за пазуху, вздрогнув от прикосновения обжигающе-холодного металла, ощущавшегося даже через холст, и быстро вышел из комнаты. Он представления не имел, застанет ли нужного ему человека на месте, однако некий голос подсказывал: бывают встречи, которые не назначаются, и на которые приходишь независимо от своего желания и первоначальных намерений.
* * *Терпение — великая вещь. Уже луна проделала более двух третей пути по небосводу, и сменила цвет на ослепительно-белый, набросив на горы сплетенную из лиловых теней сеть, беззвучным светлым призраком мелькнула охотящаяся сова, где-то в долине зашелся в коротком воющем лае волк, а лагерь внизу не подавал признаков жизни. Дугал уже начинал подумывать о таком неприятном обороте событий, как возможная ошибка. В конце концов, он всего лишь человек. Все люди рано или поздно ошибаются. Еще можно вернуться в замок и поискать решение там. Если есть труп, значит, должен быть убийца. Если (по всем приметам) в Ренне замышляется нечто недоброе, должны существовать люди, охваченные этим заговором. Нужно лишь напрячь данные тебе Господом мозги и догадаться, кто они.
«Гай, возможно, говорил чистую правду, — размышлял он, покусывая сорванную травинку и изредка бросая взгляд на палатки. — Тебе не в чем обвинять братьев де Транкавель, разве что в попытке удержать вашу компанию внутри замка. Им нужны бумаги. Нам нужна Изабель. Они вроде согласны ее отдать, но колеблются. Теперь еще выясняется непредвиденное: Книга существует на самом деле. Худшая из новостей последнего времени. Меня не просили заниматься Книгой. Оставить все, как есть? Старый сморчок приглядывал за ней не знаю сколько лет, присмотрит еще столько же. А ежели он помрет или ему, как Хайме, помогут отойти в лучший мир? Как быть тогда? Украсть? Куда я ее дену? Я, конечно, знаю кое-кого, готового отвалить за эту исписанную телячью шкурку золотом по весу, но будет ли с того прок? Что вообще заставляет меня торчать здесь, кроме дурацкого предчувствия больших бед? Если до захода луны ничего не произойдет, ухожу!»
Полотнище, закрывавшее вход в большой шатер, на мгновение шевельнулось, словно задетое ветром. Всхрапнули потревоженные лошади, затем умолкли, признав знакомого им человека. Еле слышное звяканье сбруи, глуховатый удаляющийся цокот копыт по камням.
